– Вроде мы с вами договаривались.
– А Эли нет, что ли?
– Какого Эли?
– Ну я его просил меня подменить на время. Вышел, наверно.
– Если совсем не ушел.
– Не должен бы.
– Га-арик!
– Нет, это надо же, – продолжал он недоумевать. – Такой красивый. Ножки какие. Да! – вскричал он внезапно. – Умоляю! Чуть не забыл! Не передвигайте его! Ножки не закреплены. Он на них не стоит, а лежит! Покоится, так сказать. Чуть подвинете, он рухнет на пол, и тогда все, дрова.
– Ну а как же на этой мебели играть?
– А! Все-таки собираетесь. Нет, игру он выдержит, только не двигайте его.
– А ваш Эли это знает?
– Эли существо астральное. Зачем ему двигать рояль?
– А это существо случайно наркотой не балуется?
– Как вы догадались?
– Разведка донесла.
– Разведка, она же соседка. Не волнуйтесь, он не буйный. И вообще наркозависимость вовсе не так смертельна, как о ней думают. В Европе давно уже это поняли, а среди богемы вообще нет никого, кто бы не ширялся или не нюхал. Да вы сами – неужели ни разу не пробовали?
– Бог миловал.
– И много потеряли. Может, Эли вас просветит.
– А вы что, уже уволились? Нет уж, я вас попрошу. Как говорится, пост принял – пост сдал. Когда будете?
– Я позвоню, – и повесил трубку.
В состоянии сильнейшего раздражения, особенно вызываемого незваным гостем о трех ногах, я оглядел квартиру в поисках следов неведомого Эли-наркомана. Вскоре взгляд остановился на стуле у дивана. Его желтое деревянное сиденье рябило черными следами от раздавленных сигарет – или как их – косяков? Новенький изящный венский стульчик, подобранный на богатой помойке, весь обезображенный Элиными окурками. Раздражение усилилось. В холодильнике догнивали какие-то огрызки. Тоже радости не прибавило.
Дверь открылась, и явился Эли. Вернее, обозначилось существо. Как и было обещано. Оно было длинное, костлявое, неопределенное, оно было темное. Мимо меня Эли устремился к дивану и, мгновенно завернувшись в простыню до подбородка, обратил ко мне страдальческий взор:
– Пелефон, бевакаша! (Мобильник, пожалуйста!)
– Ло пелефон. (Нету мобильника.)
– Бур-мур-мур тыр-дыр-дыр, – продолжал он умоляюще, но так далеко мое знание иврита не простиралось. Хотя догадаться, о чем речь, было нетрудно: Эли нужна была срочная наркопомощь. Увы, сострадания в сердце моем не нашлось, а раздражение превратилось в злобу.
– Ю спик инглиш? – отрывисто спросил я.
– Литл бит, – простонал он.
– Тудэй ай аск ю ту гет аут. Ай вил кам ту морроу, ю маст нот би хия. Андэстенд?
(Сегодня я прошу вас выметаться, я приду завтра, вы должны не быть здесь. Понятно?)
– Йе, йе…
Наутро я Эли не застал, однако его рубашка по-прежнему висела на стуле, а огрызки гнили в холодильнике. Я повторил английский текст на бумажке и положил в изголовье.
На следующее утро записки не было, рубашки тоже, но к огрызкам добавились огурец и хумус. Эли явно не спешил ту гет аут.
Я вывернул замок из двери и выкинул его вместе с огурцом и огрызками на помойку, затем купил новый замок и ввернул на место старого и больше Эли не видел.
Мятая постель отправилась в стиральную машину, на венское сиденье легла подушечка, холодильник наполнился разнообразной продукцией из русского магазина, включая свиные отбивные, в баре появились крепкие напитки, а в квартире, очищенной от Эли, – разные здешние знакомцы и среди них – огромный и любимый Антон, которого я забыл уведомить насчет хрупкости рояля.
– Он здесь не смотрится, – провозгласил Антон, – его надо вон туда.
И не успел я вспомнить Гариковы заклятья, как тут же подцепил Антон рояль с-под низу, двинул – и две передние ножки вместе с педальной стойкой пали на пол, как кегли, и Антон, к собственному удивлению, остался с полтонной веса на руках, опирающейся лишь на последнюю ножку, которая тут же завиляла и сложилась набок, и Антону ничего не оставалось, как бережно опустить махину на пол, что ему удалось ценой апоплексического напряжения всех его атлетических мышц. Рояль стал похож на огромного, скажем, мастифа, улегшегося на две передние лапы, оскалив длинный ряд хорошо прокуренных зубов.
– Слушай, я не хотел, – огорчился Аннон. – Кто ж знал, что он такой ранимый. Ты не предупредил…
Я улегся на пол перед мастифом и забарабанил собачью польку по его зубам. Он откликнулся вполне звучно, так что «дрова» получились музыкальные. Однако теперь надлежало тем более с ним что-то делать. Так что на другой день опять я набрал знакомый номер.
– Гарик, – сказал я печально, – ваш рояль таки упал.
– Но ведь я же сказал! – закричал он с досадой. – Я же предупредил: не двигайте его! Неужели так трудно было запомнить? Ах ты, боже мой! Что же вы наделали!
Словно я ребенка изнасиловал.
– Что делать, так получилось, – сказал я с интонацией «все там будем». – Вы его так поставили. Люди пришли, решили переставить, я на минуту отлучился (ложь)…
– Люди, – повторил Гарик с невыразимым отвращением. – У себя бы дома рояли двигали. Как же вы меня огорчили!
– Гарик. Вы этот рояль нашли. Вы его без спросу ко мне затащили. Теперь получается, я должен был, затаив дыхание, день и ночь беречь его пуще глаза. У меня, честно говоря, несколько другие планы.
– А жаль, – вздохнул Гарик. – Но он хоть не сильно разбился?
Он, кажется, решил, что рояль выкинули в окно.
– Он совершенно в целости. Только что лежит на брюхе.
– Думаете, можно починить?
– Уверен.
– Да-а? – недоверчиво протянул Гарик. – Вообще-то у меня есть знакомый мастер. Я вам дам его телефон.